Неточные совпадения
Но утром днесь поглядаю свысока на землю сего Пизонского да думаю о делах своих, как вдруг начинаю замечать, что эта свежевзоранная, черная, даже как бы синеватая земля необыкновенно как красиво нежится под утренним солнцем и ходят по ней бороздами в блестящем пере тощие черные птицы и свежим
червем подкрепляют свое голодное
тело.
Он отличается от обеих пород
червей, сейчас описанных: он белесоват, очень длинен, но не толст;
тело его прахово и легко рвется; он пригоден для насадки средних удочек.
Мальчик знал, что крестный говорит это о человеке из земли Уц, и улыбка крестного успокаивала мальчика. Не изломает неба, не разорвет его тот человек своими страшными руками… И Фома снова видит человека — он сидит на земле, «
тело его покрыто
червями и пыльными струпьями, кожа его гноится». Но он уже маленький и жалкий, он просто — как нищий на церковной паперти…
Чёрный, железный
червь, с рогом на голове и тремя огненными глазами, гремя металлом огромного
тела, взвизгнул, быстро подполз к вокзалу, остановился и злобно зашипел, наполняя воздух густым белым дыханием. Потный, горячий запах ударил в лицо Климкова, перед глазами быстро замелькали чёрные суетливые фигурки людей.
Согнув спины, взмахивая руками и ногами, натужно покряхтывая, устало хрипя, они деловито возились на мостовой, как большие мохнатые
черви, таская по камням раздавленное и оборванное
тело белокурого юноши, били в него ногами, растаптывая лицо и грудь, хватали за волосы, за ноги и руки и одновременно рвали в разные стороны.
Никому уж он давно был не нужен, всем уж давно он был в тягость, но всё-таки мертвые, хоронящие мертвых, нашли нужным одеть это тотчас же загнившее пухлое
тело в хороший мундир, в хорошие сапоги, уложить в новый хороший гроб, с новыми кисточками на 4-х углах, потом положить этот новый гроб в другой свинцовый и свезти его в Moскву и там раскопать давнишние людские кости и именно туда спрятать это гниющее, кишащее
червями тело в новом мундире и вычищенных сапогах и засыпать всё землею.
Затем прислала она Соломону большой алмаз величиною с лесной орех. В камне этом была тонкая, весьма извилистая трещина, которая узким сложным ходом пробуравливала насквозь все его
тело. Нужно было продеть сквозь этот алмаз шелковинку. И мудрый царь впустил в отверстие шелковичного
червя, который, пройдя наружу, оставил за собою следом тончайшую шелковую паутинку.
Спустишься к нему, охватит тебя тепловатой пахучей сыростью, и первые минуты не видишь ничего. Потом выплывет во тьме аналой и чёрный гроб, а в нём согбенно поместился маленький старичок в тёмном саване с белыми крестами, черепами, тростью и копьём, — всё это смято и поломано на иссохшем
теле его. В углу спряталась железная круглая печка, от неё, как толстый
червь, труба вверх ползёт, а на кирпиче стен плесень наросла зелёной чешуёй. Луч света вонзился во тьму, как меч белый, и проржавел и рассыпался в ней.
Я связь миров, повсюду сущих,
Я крайня степень вещества,
Я средоточие живущих,
Черта начальна Божества.
Я
телом в прахе истлеваю,
Умом громам повелеваю;
Я царь, — я раб, — я
червь, — я бог! —
Но будучи я столь чудесен,
Отколь я происшел? — Безвестен;
А сам собой я быть не мог.
Не
тело — снедь
червей, а душа, излияние божества его, образ его и подобие.
С той площадки, где остановилась Анна Серафимовна, лестница и сени в обоих своих отделениях, с поднимающимися кверху дамами и мужчинами, толкотней за арками, с толпой лакеев, нагруженных узлами, казались каким-то одним
телом, громадным пестрым
червем, извивающимся в разных направлениях…
— Если моя Амалия будет спасена, клянусь всемогущим богом над пречистым
телом его единородного сына, и да погибну я в муках адских, да погибнет, как
червь, род мой, когда я преступлю клятву эту…
Фалалей истомится и умрет, — его источит закожный
червь в темнице, дети возрастут без учения и ты умрешь без приюта, а стройное
тело твоей гордой Тении согнется, и лицо ее поблекнет и никто на нее не захочет смотреть…
Мне довелось в своей жизни видеть заброшенного старика в самом ужасном положении:
черви кишели в его
теле, он не мог двинуться без страдания ни одним членом, и он не замечал всего ужаса своего положения, так незаметно он пришел к нему, он только просил чайку и сахарцу.
Духовное око дитяти увидело, что все окружающее его «добро зело», что все это стоит песни, любви и живого участья, впервые почуянной силой вздрогнули его детские мышцы, и он вскрикнул всей грудью, как будто от сладостной боли; ручонками всплеснул и смело пополз по меже, далеко, далеко, гоняясь за черною птицей, свежим
червем подкреплявшей зимой отощавшее
тело.